Питерский дождь: какая ж Марья без Ивана, какой же Питер без дождя

Первый день в Питере. Теперь она может себе позволить называть этот город так фамильярно. Столько лет она мечтала о том, чтобы приехать сюда, своими глазами увидеть крейсер Аврору, посетить Эрмитаж, Казанский Собор и походить по пушкинским местам. За плечами целая жизнь, через 2 дня ей стукнет 50, и вот ее мечта сбылась.

Рано утром на метро от станции Гражданский проспект до Площади Восстания, а оттуда по Невскому к Анечкову мосту с укрощаемыми мустангами. Она неожиданно обнаружила, что в этих скульптурах не чувствуется борьбы, они добрые и скорее спокойные, чем вызывающие тревогу и напрягающие. А по телевизору все выглядело совершенно иначе.

Скульптуры блестят под дождем, как лакированные и от этого становятся немного гламурными. Сколько раз она видела этот мост в кино и ей казалось, что мост бесконечный, скульптуры огромные. На самом деле оказалось, что Анечков мост – это прсто часть города, а скульптуры никто и не замечает, за исключением туристов, которые, впрочем, сейчас больше озабочены дождем, чем шедеврами мировой архитектуры.

Дожжь (так говорят в Питере) хлещет по щекам, зонтик не помогает, да он и не нужен, ведь это питерский дождь – он неизбежен и естественен, как галька на черноморском пляже, как зной в Сахаре, как горечь в черном шоколаде. Часто не очень приятно, но без этого никак.

Она шла и напевала “И даже хорошо, что поздно…” давно забытая песня в исполнении Леонтьева и Пугачевой сама собой всплыла в памяти. Хорошо, что поздно, иначе не было бы так волнительно, не было бы этой дрожи, этого трепета, этого горького ощущения счастья.

Питер похож на горький шоколад. Не по цвету – по вкусу, по эмоциям, по блеску куполов, по древности рецепта, по сочетаемости с кофе, по радости восприятия. Она любила шоколад и горячий кофе, и она полюбила этот город. Сразу, необратимо и однозначно.

Так было не везде. Нью–Йорк ей понравился только на третий день, сначала ее оглушило там, обволокло запахами мусора и ослепило эклектичной рекламой, потом ее захватила толпа на Пятой Авеню, понесла, как горная речка, куда–то к океану, она потеряла ощущение реальности и только дождь, который застиг ее в Централ Парке, заставил ее прийти в себя, очнуться, оглядеться и понять, что Нью–Йорк – это движение, в которое надо влиться, к ритму которого надо приспособиться, как музыканту в большом симфоническом оркестре.

Нью–Йоркский дождь стал дирижером, который упорядочил все и привел ее в чувство, и позволил понять, почувствовать и полюбить этот город. А Питер стал понятен и полюбился с первого же дня. Может быть, потому что этот дирижер–дождь застал ее сразу? А может потому, что Питер просто роднее?

Шесть лет она прожила в Америке, и каждый ее день там был наполнен бесконечным желанием вернуться на родину, в СССР. Нет, не в коммунистическое прошлое, а в русскоязычную среду, в среду, где каждое ее слово, каждая ее шутка и каждый жест были бы понятыми сразу, без пояснений, без экскурсов в прошлое, без постоянных “сорри” и “ай вилл иксплейн ю лейтер”. Все эти шесть лет она тосковала по родному языку, как тоскует ребенок в пионерском лагере по маминым пирожкам, как тоскует солдат в армии по своей кровати, как заключенный тоскует по свободе. И бог с ним, с этим Нью–Йорком – она в Питере!

“И даже хорошо, что поздно..”. И здорово, что дождь. Экскурсия на водном трамвайчике, под пледом, который экскурсовод заботливо выдал перед отплытием. Пушкинские места, вожделенный Крейсер Аврора, Петропавловская Крепость…. Вдруг трамвайчик выплыл из–под очередного моста, темноту разрезал яркий, режущий глаза свет, и над городом появилась радуга.

Такого воодушевления и такого детского восторга у людей совершенно разных рас, возрастов и ориентаций она не видела никогда, даже во время политических демонстраций времен развала СССР.

Голос экскурсовода напомнил ей манеру говорить критика Сергея Соседова. Манерно и неторопливо он цитирует Ахматову:

Вновь Исакий в облаченье

Из литого серебра.

Стынет в грозном нетерпенье

Конь Великого Петра.

Этот питерский дождь смешал все, перевернул ее сознание, прошлое и настоящее, скрестил литературу с архитектурой, сушу с рекой, город с историей. Она так давно мечтала об этом путешествии и представляла себе его в деталях, но даже в самых смелых фантазиях она не могла себе вообразить этого сумасшедшего коктейля эмоций, который обрушился на нее здесь.

“Я вернулась в мой город, знакомый до слез…”. Она вернется сюда снова. Ведь она бросила монетку в Неву на Заячьем Острове, а значит непременно вернется. И снова будет дождь, и снова будут воспоминания и неожиданные ассоциации, и снова она каждым своим шагом по мостовой будет признаваться в любви этому городу, ставшему родным и “знакомым до слез”.