Домовой и капли дождя

Опять непогодило. Старый дом стонал и скрипел под порывами осеннего ветра. Небо уже третий день было затянуто серо-синими тучами, и холодные капли дождя стучали по крыше с тоскливой равномерностью метронома. День тянулся, серый и бесконечный, и конца ему не было. Домовой, наскучив беседой с котом Василием, бесцельно шатался по чердаку, натыкаясь на ящики с книгами, старые стулья и кучи всякого хлама.

После смерти старика-хозяина порядка в доме было мало. Новые люди, появлявшиеся в доме время от времени, вели себя шумно, бесцеремонно и ни во что не ставили ни престарелого кота Василия, ни, уж тем более, Домового, в существование которого вовсе не верили. Домовой сел на старую лавку и горестно вздохнул. Крыша уже давно прохудилась, и так как капли дождя с досадной меткостью попадали в ее прорехи, пол чердака, покрытый толстым слоем земли и опилок, местами превратился в подобие болота. «Разве возможно было такое при Старике?- думал Домовой. — Ох, горе, горе!»

С каждым днем дом все больше пустел. Даже мыши и тараканы, жившие под печкой, уже перебрались к соседям, и Василию приходилось ходить на охоту в чужие дома. В ясные ночи в прорехи крыши заглядывали звезды, и нагло подмигивая, намекали Домовому, что пора бы и ему поискать другое место жительства, и поэтому он не очень любил бывать на чердаке. Но сегодня, несмотря на капли дождя и ветер, гулявший под крышей, Домовой не спешил спускаться вниз. Там опять расселись эти – новые.

Они растопили печь, раскидав дрова по полу и намусорив стружками и бумагой. Одежда их была разбросана по комнатам. На столе стояли грязные тарелки с остатками еды, стаканы и до половины пустая бутылка водки. Стряхивая капли дождя с одежды, они забрызгали печку и стены, затоптали пол грязной обувью, и когда кот Василий, возмущенный этим безобразием, попробовал что-то вякнуть, его выкинули в сени. Домовой, сидевший до этого на печи, плюнул и вышел вслед за ним.

Потом они с Василием долго сидели и вспоминали старые времена, Старика и Старуху, которых Домовой помнил еще молодыми, сильными и красивыми; многочисленных мальчишек и девчонок, смех и голоса которых, бывало, с утра до вечера звенели по дому; различную живность, которая наполняла двор и конюшню. Василий, зажмурив глаза, вспоминал, как Старуха доила корову, и не капли дождя падали ему, как сейчас, на морду, а вкусное теплое молоко, которым она, лукаво смеясь, брызгала в его сторону.

Домовой вспомнил про лошадей, которых он очень любил. Лошадей увели, правда, давным-давно, и больше он их не видел. Старик и Старуха, тогда еще молодые, долго плакали, и Старик все объяснял жене, что иначе – всей семье пропадать, пусть уж лучше лошади будут в колхозе. Много потом еще было всякого – и печального, и радостного. Шло время. Хозяева старели, дети росли и разъезжались. Потом старики стали совсем дряхлыми и умерли. И вот теперь все уже приближалось к концу…

Что-то мокрое покатилось по мохнатым щекам Домового. Он провел лапой по лицу, стирая капли дождя или, может быть, слезы. Кот Василий, которого Домовой знал еще игривым пушистым котенком, а теперь уже почти старый, потрепанный, натужно кашлявший по ночам, сел рядом с ним и стал утешать, урча и прижимаясь к нему теплым мохнатым боком.

Дождь все стучал по крыше. Стемнело, и только глаза кота освещали старый чердак. Крупные и тяжелые капли дождя стекали по крыше, и, попадая в щели, капали на головы Домового и кота Василия. Было сыро, холодно и тоскливо.

Домовой время от времени проводил лапой по лицу. Может быть, он все еще плакал. Ведь люди напрасно считают, что плакать умеют только они. Домовые, если им очень плохо, тоже плачут.

(Продолжение ЗДЕСЬ)